«Чехов уже надоел», — заявила знакомая. Речь, конечно, велась не о нем самом, а о ежегодном праздновании в Таганроге его Дня рождения. Замечу: на приуроченные к этой дате мероприятия она давно не ходит, а узнает о них по программе Чеховской декады…
Сам Чехов надоесть не может: чем глубже становится человек, тем большие глубины он открывает в этом гениальном писателе. Точнее, Чехов помогает своему читателю опуститься в бездонные и поначалу кажущиеся совершенно темными глубины человеческой души. И, опустившись туда, понять, простить и пожалеть человека, а жалость – первый шаг к любви, окрыляющей, возносящей в бесконечные выси. Конечно, Чехов – не единственный писатель, достигающий этого: есть еще Бальзак и Диккенс, Толстой и Достоевский… Но Чехов, непревзойденный мастер слова, достигает этого минимальными средствами: целый роман ему удается втиснуть в рамки рассказа.
Язык Чехова – уникален. В этом, безусловно, сыграло роль его детство. Росший в Таганроге, сколько разных языков мог он впитывать, — русский, украинский, церковнославянский, греческий, итальянский. И язык музыки – благодаря церковному хору и итальянской опере. И язык изобразительного искусства и архитектуры. И язык жестов и мимики. И многие другие. Природные задатки – как семя, которому нужно попасть на благодатную почву. Таганрогская почва в XIX веке была благодатной. И в ХХ веке – тоже, в том числе – благодаря Чехову.
А какая почва у нас теперь? Достаточно пройти по таганрогским улицам, чтобы услышать, как молодые мамы и папы при маленьких детях друг с другом разговаривают матом. И есть еще одно «волшебное» слово – «короче»… Чего же ждать от подрастающего поколения? Какого языка? Каких высот и глубин?
Эти вопросы меня волнуют всегда, а высказать я их решился именно сейчас, потому что 3 февраля – Всемирный день борьбы с ненормативной лексикой.
Между прочим, Чехов не был ни аскетом, ни ханжой. Но мата от него никто и никогда не слышал. Впрочем, в те времена нематерящийся человек не был «белой вороной». В своих частных письмах Чехов откровенно касался и совершенно интимных вопросов, но при этом использовал исключительно литературные слова, прибегая к самым разнообразным эвфемизмам. И личная жизнь отнюдь не мешала ему уважать и любить человека. Когда же мне приходится сталкиваться с матерщиной, исходящей из уст мужчин и мальчишек, а в особенности – женщин и девочек, — я всякий раз думаю: «Бедные! У вас нет ни любви, ни уважения по отношению даже к самим себе…»
Антон Сахновский
