В Таганрог на несколько дней приезжала Ирина Ордынская – талантливый православный писатель, прозаик, драматург, сценарист, публицист. Её книги — «Ангельский чин», «Блаженная Ксения Петербургская», «Отречение», «Игумен Сергий», «Святой Иерусалим», «Матронушка» и многие другие — знают и любят читатели не только в России, но и за рубежом. Несмотря на плотный график, Ирина Николаевна нашла время на встречу с нашим корреспондентом, чтобы ответить на вопросы и рассказать читателям «Юга Православного» о своём творчестве.
— Ирина Николаевна, ваши книги рассказывают о вере, наших любимых святых и православных святынях. Можно смело утверждать, что они приводят к Богу многих людей. А как вы пришли к вере? Во взрослом возрасте, как большинство наших современников?
— Я родилась в православной семье. Мне было несколько месяцев, когда меня крестили. Причащали с самого детства. Первые детские воспоминания: моя кроватка стоит напротив святого угла, темно, мне страшно, и я вижу маленький огонёк – горит красная лампадка. В бабушкином доме всегда лампадка горела в святом углу.
Во всю жизнь нашей семьи было встроено Православие. Мы жили от Пасхи до Пасхи. На неё всегда в доме были куличи. В Таганроге я жила в пятиэтажном многоквартирном доме, и соседи к Пасхе не готовились. Мама говорила: «Как же так, Пасха будет, а они не отметят её», — и пекла огромное количество маленьких куличиков.
Однажды я иду из школы, а впереди – соседки, и одна другой говорит: «Как в доме пахнет ванилином, лимоном! Это Нина (моя мама) печёт куличи и будет всех угощать». И вот она пекла, освящала в церкви, а потом всех соседей угощала. И говорила: «Пусть же люди узнают, какая это радость, Пасха же сегодня!»
Ещё помню: я ухожу в школу — мама меня крестит, вечером она приходит и читает надо мной молитвы. Я маленькая повторяю и не всё ещё понимаю. До сих пор вспоминаю то тепло, когда мы с мамой вместе, молимся и с нами Бог.
Так что для меня в детстве всё, что было связано с верой, оставляло ощущение праздника и любви. И если мы верим, что Бог – это любовь, значит вера должна приносить покой и радость. Ибо всё, что делается с любовью, нетрудно.
— Не все православные, к сожалению, с этим согласятся. Часто встречаешь мнение, что вера – это сплошные лишения и страдания, и радости здесь нет места.
— Когда человек во взрослом возрасте приходит в Церковь, то в период неофитства ищет своё место в ней. Он неспокоен, боится оступиться, а вера, когда она часть тебя, — это радость, она лучшая часть тебя.
Для меня нет этого вопроса, что кто-то в церкви что-то не так сделал, не так сказал, зашел в храм без платочка, накрасился – не накрасился… Для меня это вообще в другом пространстве.
А ещё мне очень жалко людей неверующих. Искренне жалко, потому что наш мир огромен, бесконечен. Существует прошлое – умершие люди никуда не делись, они живы, потому что «у Бога все живы», а будущее — мы часть его. У нас есть Господь, святые, мы часть общего с ними мира. Как можно взять эту часть мира и отрезать, оставив только материальное, только то, что мы видим? Вы представляете, отказаться от радости мира, от его вдохновения, зачеркнуть возможность бесконечного существования. Только пожалеть материалистов можно. Когда человек растёт в православной семье, то вера – это сплошная радость.
«Иго Моё легко», — говорил Господь. И оно на самом деле легко, когда ты воспринимаешь его как радость. И жалко, когда происходит подмена в ценностях верующего и какие-то материальные вещи становятся важнее духовных. Люди, которые сейчас уходят из Церкви, что их отталкивает? Они начинают больше всматриваться в материальное. Приходят за духовным, а уходят из-за материального, но ведь это большая ошибка!
— Недавно в свет вышел ваш роман «Матронушка». Читатели очень тепло его встретили и тут же стали ждать ваших новых книг. Над чем вы сегодня работаете?
— Сейчас я пишу книгу, которая называется «Монахини». В ней рассказывается об истории Акатовского Свято-Троицкого Александро-Невского женского монастыря под Клином. Монастырь был закрыт в 1927 году. Все его монахини так или иначе пострадали – кого-то расстреляли, кого-то сослали в Сибирь. В то время настоятельницей Акатовского монастыря была игуменья Олимпиада (Иванова). Ей выпало пережить и разгон обители, и ссылки. После того, как она и уцелевшие сёстры вернулись из ссылок и лагерей, они поселились в небольшом селе, в котором была церковь. Существовали как община, жили по монастырскому уставу. К матушкам начали приезжать люди – кто за советом, кто за молитвой, особенно много было людей на церковные праздники.
Хочется как пример привести один совет матушки Олимпиады. Однажды к ней обратилась женщина с жалобой, что вот она детей своих воспитывает в православной вере, а они потом уходят в мир и перестают верить в Бога. На это матушка Олимпиада ответила, что всё равно надо обязательно учить, говорить с ними о Боге, потому что вера будет существовать как огонь под тлеющими листьями – и когда налетит ветер мира этого, случатся какие-то беды, огонь снова разгорится и ребёнок вспомнит слова, которым учила его мама.
— А какова дальнейшая судьба этой обители?
— После того как монастырь закрыли, его территорию стали использовать сначала для санатория НКВД, а позже – как пионерский лагерь. Два храма были разрушены, а третий перестроили под столовую.
В монастыре была чудотворная икона Божией Матери «Скоропослушница», написанная на Афоне в 1891 году специально для этого монастыря. Когда обитель закрывали, сестрам не разрешили ничего с собой взять. Они уходили с пустыми руками, а все иконы было приказано сжечь. И много лет монахини думали, что святыня утеряна, но продолжали надеяться и молились, чтобы эта чудотворная икона нашлась. И уже во время войны вдруг они случайно узнали, что какой-то неверующий человек взял себе тогда какую-то большую икону и решил сделать из неё стол, отрубил от неё угол, а оттуда закапала кровь. Когда монахини об этом узнали, то поняли, что это их икона. Они вернули её, отдав тому человеку все деньги, какие у них были. Это оказалась их чудотворная икона «Скоропослушница».
Теперь монастырь, к счастью, возрожден. Это потрясающее место, меня всё время туда тянет. Там есть как раз та любовь, о которой я говорила. Монахини очень ласковые, молитвенницы большие.
Там была до революции школа-интернат для девочек православных, и сейчас она воссоздана. Эта гимназия подобна, наверно, Царскосельскому лицею. Потому что, с одной стороны, дети здесь воспитываются в вере – изучают Закон Божий, у них есть духовник, они часто бывают на службах в монастыре, а с другой – получают блестящее гармоничное образование. Их учат всему: рисование им преподаёт монахиня-художник, они занимаются хореографией, керамикой – там даже есть печь для обжига. Также их учат готовить, у каждой есть маленькая грядочка на монастырском огороде… Я приезжаю к ним и просто отдыхаю душой.
Надеюсь, что дети, воспитанные именно в таких гимназиях, воскресных школах, когда попадут в мир, станут как золотая точечка, и вокруг них будет возникать жизнь и настоящая вера, полная добра, любви, света, они будут маленькими солнышками в нашем и мире и через них, по словам преподобного Серафима Саровского, многие вокруг будут меняться.
— «Монахини» — не первая ваша книга, посвящённая монашеству. До этого были «Ангельский чин» о Сергии Радонежском, Андрее Рублёве, Серафиме Саровском.
— Мне кажется, что наша русская литература недодала монашествующим, мало писала о них, мало всматривалась в их подвиги. Я в какой-то момент поняла, что среди самых лучших людей, которых встречала в жизни, больше всего было монахов. Они такие светлые, с такими необыкновенными душами, с такою верой, любовью, молитвой, с такой детской чистой душой. Настороженность, с которой общество иногда относится к монашествующим,
мне кажется очень несправедливой. Потому что настоящие монахи, наши православные монахи, – это люди удивительные. Они действительно молятся за весь мир, они украшают этот мир. Их устремление к Господу, их молитва – пример для нас. И кто сказал, что это люди прошлого, нет, это люди будущего, на мой взгляд.
В Акатовском монастыре были причислены к лику святых новомучеников три послушницы – Екатерина (Черкасова), Александра (Дьячкова) и Анастасия (Бобкова). Они были расстреляны в 1938 году на Бутовском полигоне.
Ведь это были люди, которые за свои убеждения, за свою веру шли на смерть сознательно, как ими не восхищаться.
Меня матушка игуменья благословила написать книгу, монастырь поделился материалами, которые были собраны для подготовки канонизации святых преподобномучениц Александры, Анастасии и Екатерины.
Вы знаете, я читала материалы их дел, и там главный вопрос у следователя был: «В Бога веришь?» Вера в Бога — это та вина, за которую они были расстреляны. Они просто не отказывались от своей веры и только за это пострадали. Мне очень хотелось рассказать о них, чтобы они остались в моей книге как живые, чтобы люди поняли, какую цену заплатили эти монахини за то, чтобы мы с вами сейчас верили, имели возможность ходить в храмы.
Думаю, что мы из рук таких монахинь и получили веру, это же не единственный был монастырь с горькой судьбой. Так же возрождалась Дивеевская обитель или Оптина пустынь. Монахи так же селились компактно, сохраняли монашескую общину, стен не было, а души оставались те же, на духовном уровне монастырь сохранялся. И к ним тянулись прихожане, приезжали за духовной поддержкой, приводили к ним детей, молились вместе, кого-то потом благословляли стать священниками. У монахов хранились книги из разорённых обителей. И кто знает, не будь этой духовной поддержки, была бы у нас вера? Раньше были сотни тысяч храмов, а сколько их осталось к середине ХХ века? В основном благодаря таким монахам и монахиням нам и удалось сохранить веру. Потому что религия — это связь с прошлым.
— Вы не боитесь брать для своих книг очень трудные и малоизученные темы, как, например, о Сергии Радонежском или Ксении Петербургской?
— После того как вышла моя повесть о Серафиме Саровском, мне написали два брата 17-ти и 18-ти лет. В письме говорилось, что они и раньше слышали о Серафиме Саровском — по телевизору рассказывали, в церкви видели иконы. «Ответьте нам честно: он и вправду был таким хорошим человеком? Вы так пишете о нём, неужели он и вправду был таким?» — спрашивали они в письме.
Святые — люди удивительные, душевные бриллианты. Как это передать? Сухим фактом вы не объясните. До сердца можно достучаться созданием художественного мира, когда у человека появляется ощущение, что он слышит дыхание героя, что он присутствует при том, о чём читает. Так получается, когда ты пропускаешь всё, о чем собираешься рассказать читателю, через своё сердце, когда ты пишешь о святом как о близком, любимом человеке.
Недавно я ездила в Непал по приглашению русского культурного центра в Катманду. Там выступала перед соотечественниками, многие из которых — прихожане местной православной Церкви. Разговаривали на встрече не только о новой книге «Матронушка», но и о других моих книгах, о русских святых, о новомучениках, о царской семье. И читатели там говорили, что когда читаешь мою книгу о царской семье, создаётся ощущение, что живёшь с ними рядом.
Такое ощущение сопричастности тому, о чём читаешь, и бывает при чтении художественной литературы. Но качественной православной литературы, к сожалению, не хватает. Я сейчас скажу очень странную вещь для читателя, в том числе и православного, но это не только мои мысли, и литературоведы об этом говорят, что при всём как бы огромном выборе в книжных, церковных лавках православной литературы, художественных книг в них очень мало. В какой-то момент произошла подмена: под «литературой» в наше время подразумевают всё – и публицистическую, и философскую, и учебную…
Когда я училась в Литературном институте, то прочитала статью, одна мысль в которой меня поразила: сейчас на западе нет как таковых писателей. В основном это журналисты. Как там говорят, журналист – это писатель на скорую руку. Ведь для того, чтобы писатель создал книгу, нужно время. У меня, допустим, на создание книги о царской семье ушло семь лет, три года на книгу о Матронушке, два года – на книгу о святом Иерусалиме. Года три-четыре писала книгу «Ангельский чин».
В публицистике – ты ознакомился с архивами, собранные материалы обработал и получил публицистическую книгу. С художественной литературой так не получается, ты должен пропустить это всё через себя. Для того чтобы люди почувствовали в твоей книге живой мир, этот мир сначала рождается в тебе и ты переносишь его постепенно на страницы.
У меня есть знакомый литературовед, который считает, что сейчас публицистическая литература «убивает» художественную. Что такое публицистка? Это литература, основанная на факте. С фактом всегда спорить сложно. Факт «давит». Художественная литература действует больше на чувства людей, а факт действует на ум.
На мой взгляд, вера как таковая идёт через сердце, через чувства. И очень часто, если ты человеку пытаешься доказать что-то фактами, он тебе в ответ приводит свои, и это может быть бесконечным процессом. А художественная литература будит сердце человека, его чувства. И у читателя есть больше возможностей задуматься и в конечном итоге прийти к вере.
К сожалению, сейчас у нас многие художественные произведения ХХ века оказались не в чести. Но они будили чувства, сострадание. И это постепенно выводило на мысль о любви, вере, о чём-то большем, чем наш материальный мир. Всё это и даёт художественная литература.
— Не было желания написать о Таганроге, его жителях?
— Таганрог и так во многих моих книгах невольно возникает. Его жители служат прообразами многих моих персонажей. Например, в книге
«Матронушка» есть многодетная матушка, которую я писала с одной своей хорошей знакомой — жены священника. Мне хотелось передать её доброту, ласку, материнскую заботу обо всех, кто оказывается с ней рядом, но без прямых параллелей с прототипом.
Ещё с одной героиней, которая выведена в образе «блаженненькой», я когда-то давно познакомилась в келье святого праведного Павла Таганрогского. С ней мы много говорили и о Матроне Московской, и о царской семье. Это был человек с искренней, глубокой верой. Она близко к душе принимала судьбы святых, очень любила Павла Таганрогского и говорила, что приезжает к нему постоянно.
Ещё есть несколько героев эпизодических. Когда я писала книгу о Матронушке, мне захотелось рассказать не только о святой, но и о простых людях, наших современниках. Сейчас больше любят писать о жизни олигархов, детективы или любовные романы, а мне хотелось рассказать о тех, кого принято называть «простой народ». Я сама и мои родные часть этого народа, и мне хотелось написать об этих маленьких людях, как принято говорить в литературной среде, «подержаться за шинель Гоголя». Часть таких героев — из Таганрога, это те люди, с которыми я в течение своей жизни встречалась.
— Спасибо, Ирина Николаевна, за интересную беседу. А что вы можете пожелать читателям?
— Я очень люблю Таганрог и его жителей, везде о нём рассказываю, потому что он уникален — вольный, особенный, многонациональный, очень дружный всегда был. Надеюсь, он таким и остался. Таганрог – город талантливых людей. Тут не просто так родился Чехов и другие прекрасные люди, много сделавшие для России.
Здесь много удивительных православных святынь, чудесный Никольский храм, здесь бережно хранят память о праведном Павле Таганрогском, которого сейчас любят не только у нас в стране. Даже когда я была в Иерусалиме, то в Старом городе, в церкви Александро-Невского подворья, которое находится совсем недалеко от Храма Гроба Господня, совершенно неожиданно для себя увидела икону таганрогского святого. И это было так приятно – за тысячи километров от дома увидеть икону нашего старца Павла!
А пожелать я хочу веры в лучшее, несмотря ни на что. Ведь мы, православные, на само деле – неисправимые оптимисты. Если я встречу человека православного и он не оптимист, то начинаю сомневаться – православный ли он? Потому что для человека, за спиной которого Господь, а в душе – вера, победа Господа очевидна. Как можно впадать в уныние, депрессию, если с тобой Бог, наши святые? Надо не забывать обращаться к своим любимым святым, молиться, и Господь обязательно поможет. Пусть даже не сразу, пусть не так, как нам бы хотелось, но Он поможет! А нам остаётся лишь радоваться и нести в мир свет любви и веры.
Фото автора
Беседовала Светлана Григоришина
